Он сделал глубокий вдох и набрал ее номер.

– Извини, что ночью звоню, – выпалил одним духом Ник, услышав родное сонное «да», – я так хотел услышать тебя, увидеть. Включи скайп.

– Ник, – голос Сью дрожал, – мне необходимо сказать тебе, я в аэропорту не могла, одним словом, давай останемся друзьями. Я уезжаю в Евроимперию. Мне предложили место на новом государственном телевидении. Сама императрица указ о создании подписала. На евро-языке я говорю свободно, вот я и согласилась.

– Зачем? – Ник произнес первое пришедшее на ум слово.

– Не задавай глупых вопросов. Лондон может оказаться под водой в любую минуту. Думаешь, на дне моря необходимо телевидение?

– Не знаю, – Нику казалось, что все это ему снится, – хочешь, я уйду в отставку и поеду с тобой?

– Нет, – ответила Сью после долгого молчания, – я люблю другого, ну ты его не знаешь. Прости. Я позвоню потом.

За окном в перламутровом свете белой ночи чернели сопки. Он бросил телефон в окно, но стекло не разбилось, только жалобно звякнуло. Ник подошел к зеркалу на стене, увидел свое до неузнаваемости искаженное болью лицо и ударил. Осколки полетели на пол. Ник сел рядом, протянул руку к мини-бару, сгреб маленькие бутылочки. После восьмой, с виски, он вспомнил о рассказе деда-шамана про душу, разлетающуюся на кусочки.

– Если разбившуюся душу не собрать по кусочкам, – Ник выпил девятую бутылочку, на этот раз с джином, – то она станет духом, злым духом. Демоном, – сказал он сам себе.

Ник вспомнил книгу стихов Милтона с крылатым демоном на обложке, как боялся этой книги в детстве, проходя мимо книжных полок в гостиной. Над крышей родительского дома, над волейбольной площадкой, над школой плещется Атлантический океан. Ник задремал, ему снилась увиденная сегодня пещера. Ожившие мертвецы, один за одним, выходили на покрытую неяркими северными цветами землю. Он находился во дворе собственного дома на вершине горы и видел все сверху, словно глядя из окна самолета.

Проснувшись, Ник стал думать про завтрашний день. Он добудет пробы биологического материала из пещеры, дистанционные машинки, зонды, разобранные – вдруг «провожатые» Лена и Коля побывают у него, – лежат в чемодане. Привезет это полковнику Майлзу. Старик радуется, до пенсии мало осталось. Доложит руководству, и информация утечет в Евроимперию.

Не сумев получить вакцину быстро, руководство или Евроимперия, а императрица очень не любит Россию, могут принять простое и страшное решение. Открыть пещеру и выпустить вирус наружу. Он жизнеспособен только на арктических широтах. Вести добычу руды или нефти в Арктике станет очень сложно. Что станет с Машей, ее дедом-шаманом, парнем с моторной лодкой? Скорее всего, их убьет вышедший из земли древний вирус. И виновным в гибели всех этих людей станет он, Ник Стивенсон. Выпив последнюю бутылочку столичной, он заснул.

Ник очнулся от звука шагов, открыл глаза, увидел склонившуюся над ним Машу и решил, что спит.

– Не двигайся, – сказала Маша и направила пистолет ему в лицо, – я знаю, кто ты. Знаю, что ты на острове делал.

– Сихиртя не выйдут из пещеры, – у Ника раскалывалась голова, пересохло горло, – я обещаю. Руководство ничего не узнает.

– Почему? – удивилась Маша.

– Меня невеста бросила. Все надоело, я увольняюсь. Буду пчел с отцом разводить, он дом купил в восточном пригороде.

– Я не должна верить тебе, – Маша посмотрела на Ника с грустью, – восточные пригороды Лондона уходят под воду. Есть жертвы. По нашим каналам передали.

– Подорвали дамбу? – Ник вскочил с кровати. – Бектон пострадал?

– Да, – Маша опустила пистолет, – там больше всего жертв. Почти никто не уцелел.

– У меня отец в инвалидном кресле, – голос Ника дрожал, – но он раньше хорошо плавал, а мама – нет.

– Иди, – Маша сделала шаг назад, – я не буду стрелять. Скажу, что ты уехал. Только не возвращайся на остров.

– Кто дамбы взорвал? – Ник не двигался с места. – «Львы аравийской пустыни»?

Она кивнула.

– У нас догадывались, что «Львы» проникли к верхушке власти. У них есть свои люди в Вестминстере.

– Я скоро уеду в командировку – «Львы» угрожают не только Западу, – Маша повернулась к окну, – требуются люди с хорошим английским, а я училась лучше всех. Только скучать буду по Северу.

– Я тоже неплохо говорю по-английски. – Ник подошел к ней и посмотрел прямо в черные, цвета корнуольского угля, глаза девушки. – Может, возьмешь меня с собой?

Над сопками ярко синело небо. Пролетела стая гусей. По склону сопки шла Лена с фотокамерой, за ней, страдая от одышки, – Коля с антикварным, двадцатого века, фотоаппаратом.

Олег Дивов

Катька, звезда Чукотки

Катьку запланировали силачом, умницей и, что немаловажно, писаным красавцем. Судьба породистого зверя решается еще до рождения, ее диктует родословная, и Катька не был исключением. Ему предстояло идти в племенное разведение, то есть остаться в питомнике и прожить весьма упорядоченную, сытую, здоровую, но довольно унылую жизнь. Перекроить этот план мог только генетический сбой. В Катькиной генеалогии шло «накопление интеллекта по линии отца», а это дело рискованное: вдруг происходит срыв, который заранее предугадать сложно; детеныши родятся умненькие и хорошенькие, но излишне нервные и болезненные.

Директор питомника считал, что до сбоя еще минимум одно поколение, и больше всего его занимало, как будущего чемпиона породы назвать, Корифеем или Колоссом. Или, например, Кировцем, тоже внушительно. На букву «К» можно придумать столько мощных и сильных кличек – особенно когда в энциклопедию заглянешь, – трудно выбрать, трудно. Надо еще учитывать, что кличку неминуемо сократят, а ведь зверю с этим жить. Колосс, понятно, станет Колей, а Корифей, допустим – кем?

Поэтому на случай, если родится девочка – разумеется, умница, красавица и силачка, – было утверждено однозначно имя Катерина: простенько, но со вкусом.

– А вот как тебе прозвище – Километр? – спрашивал директор ветеринара Петю Омрына, не отрываясь от энциклопедии.

– Перестань уже, – просил ветеринар. – Успокойся, однако.

– О! Придумал! Килотонн! Термоядерное имечко, а? С намеком!

– Да чего ты мучаешься, назови парня Кошмаром, и все дела, – советовал ветеринар. – Хороший будет – смешно получится, а плохой будет – точно не ошибешься.

– Я те дам – плохой! Хороший будет.

– Мы плохих не делаем, – соглашался ветеринар.

Когда ультразвуковое исследование показало, что мамаша Забава носит двойняшек, Петя выдул с перепугу одним махом полбутылки огненной воды, а потом уже пошел к директору.

– Катастрофа, однако… – выдавил из себя Петя.

Чукчи говорят «однако» в трех случаях: когда хотят прикинуться чукчами, когда охота постебаться или когда все пропало и осталось только выругаться матом. Здесь сошлись два из трех: Пете Омрыну было совсем не до шуток.

– Да ты пьяный, – сказал директор.

– Тут напьешься! – сказал Петя.

Директор открыл сейф, достал чекушку огненной воды, хлопнул ее до донышка и направился к вольеру, где мирно хрумкала капустой будущая мать.

Хороша была Забава: к двадцати годам вымахала до пяти метров в холке, но осталась легкой на ногу и неуловимо женственной; бурая шерсть длинная и аж лоснится от здоровья, челка задорная спадает на живые веселые глаза, а как зверюга хвостиком машет – поневоле заулыбаешься.

Директор улыбаться и не подумал: он был испуган и зол.

– И какая ты после этого Забава, однако?! – заорал он. – Ты Засада, однако! Я ж тебя вот этими руками выкармливал, а ты!.. Зараза ты, однако, маму твою за ногу!

– Ты полегче, – сказал Петя. – Ты не наезжай. Она все-таки в интересном положении, ей волноваться нехорошо.

– Мы все теперь в интересном положении, однако! А эта зараза волосатая…

Волосатая зараза перестала жевать, скосила добрый карий глаз на директора, протянула хобот сквозь ячейку в сетке и ласково потрепала человека по щеке. Мол, ты не переживай. И дальше захрумкала.